Глава 4

- Двадцать четыре часа? – вырвавшийся из груди профессора Карлебаха рык напоминал ворчание дряхлого льва, которого тревожат мухи. – И для чего? Эти твари множатся, Джейми! Каждая ночь задержки подвергает опасности все новых и новых людей.
От соседнего столика донесся взрыв смеха: австрийский посол и двое его помощников что-то обсуждали по-французски с сильным венским выговором.
Бросив на них косой взгляд, Карлебах продолжил:
- И повышает вероятность того, что эти создания, эти Иные, привлекут к себе внимание кого-нибудь из власть предержащих, - из кармана порыжевшего старомодного сюртука он извлек последние выпуски «Журнала восточной медицины» и «Физиологических исследований» и помахал ими перед лицом Эшера. – Доктор Борен из Берлина и этот кретин Леметр из Сорбонны в свих письмах называют Бауэр шарлатанкой, но вы сами прекрасно понимаете, что пройдет не так уж много времени, и кто-нибудь в военном министерстве задастся вопросом, как можно использовать этих тварей. Неужели нельзя уже сегодня доехать до деревни на автомобиле?
читать дальше- Можно. Если ничего не случится.
Эшер откинулся на спинку стула, дожидаясь, пока официант-китаец подаст черепаший суп и филе морского языка с помидорами. В дипломатических кругах гостиница славилась превосходными обедами, и Эшер позаботился занять столик в самом тихом уголке большой изысканно отделанной залы.
- Вы когда-нибудь ездили в автомобиле, сэр? – спросил он. – Шины сделаны из резины, так что по хорошей щебеночной дороге получится проехать миль двадцать-тридцать, прежде чем спустит колесо. Но здесь? – он выразительно поднял брови. – Дорога доходит только до Мэньтоугоу. Там нам придется пересесть на лошадей – или ослов, что вероятней, - чтобы добраться до Минляна. Если учесть, что в тех горах орудуют банды разбойников и ополчение Гоминьдана, лично я предпочел бы подождать, пока нам выделят вооруженный эскорт.
- Я склоняюсь перед вашими доводами, Джейми, - старый ученый сумел подавить недовольство. – Но стоит мне вспомнить о тех, кто окажется в опасности…
- Если уж кто-нибудь в любом случае окажется в опасности, - сказала Лидия, кладя ладонь мужу на запястье, - я бы предпочла, чтобы этим кем-то были не вы, сэр, и не Джейми.
Именно поэтому после ланча Эшер на время взял на себя обязанности экскурсовода и показал жене и старому профессору Посольский квартал, в котором современные европейские постройки причудливо сочетались с древними воротами, уцелевшими после восстания. Плацы, казармы и солдаты, облаченные в форму большинства европейских армий, постоянно напоминали им, что они здесь захватчики, и относятся к ним соответствующим образом.
- До того, как ихэтуани разнесли здесь все в пыль, половина этой территории была обычным китайским кварталом, - пояснил Эшер, когда они остановились посмотреть на несуразное великолепие французского почтамта, выстроенного в готическом стиле. – Скопище хутунов – огороженных стенами переулков - и двориков-сыхэюань …
- Как в британском посольстве? – спросила Лидия.
- Так застроена большая часть Пекина. Иногда на участке бывает один дом с двором, иногда – два, три, пять, а то и десять, и все они соединены между собой. Там можно было спрятать что угодно. То, что не разрушили ихэтуани, сожгли китайские войска или проходивший тут Экспедиционный корпус.
Карлебах слушал, кивал и что-то бормотал себе под нос, а затем заметил, что они прибыли в Китай не для того, чтобы играть в Шерлока Холмса. Когда они прошли до конца Посольской улицы и выглянули за ворота, выходившие на пустырь за стенами квартала, он проворчал:
- Значит, он может быть где угодно? Ваш вампир? – он окинул взглядом море островерхих черепичных крыш и ряд дешевых магазинчиков на противоположной стороне улицы Хатамэнь. Мимо в нескончаемом потоке одетых в синее китайцев спешили рикши, проходили нагруженные ослики и вереницы двугорбых лохматых верблюдов с широкими спинами.
- Да, - спиной Эшер чувствовал молчание Лидии. Гнев на Исидро, вызванный убийством ее компаньонки в Константинополе три года назад, наконец утих, и теперь она довольно охотно говорила о вампире, стоило только завести о нем речь. И все же она никогда первая не произносила его имени.
Разве что во сне.
Как и любое открытое пространство в Пекине, часть пустыря между воротами и площадкой для поло – примерно две сотни футов - заполняли китайцы, торгующие клецками и запертыми в клетках птицами, тряпичными туфлями и гороскопами, жареными скорпионами и игрушками из бумаги; в этой толчее можно было встретить и акробата, и уличного рассказчика, и жонглера, и продавца газет, а еще здесь выстроились в длинный ряд повозки, и рикши громким криком оповещали окружающих, что за двадцать центов готовы доставить всех желающих к любой конец республики. Над шумной толпой витали непривычные ароматы. Когда Эшер впервые оказался Китае, ему казалось, что судьба забросила его даже не на край света, а в совершенно иной мир, отличающийся от Англии ничуть не меньше, чем созданная воображением Г. Уэллса цивилизация на Луне.
«Откуда же мне знать, что творится у них в головах, - заявил ему Хобарт. - Все они тут держатся друг за друга».
Он не так уж неправ, подумал Эшер, прислушиваясь к гулу голосов, к странному мелодичному языку, в котором значение слова зависело от тональности в той же степени, что и от составляющих его гласных и согласных звуков. Краем глаза он ловил жесты и едва заметные различия в одежде и поведении, которые ничего не скажут человеку, не понимающему местные традиции и не знающему города.
И все же Хобарт лгал.
Хотелось бы знать, в чем именно.
Тем вечером, после ужина, уложив спать Миранду - девочка всеми силами демонстрировала свое недовольство родителями, которые на протяжении шести недель, проведенных на корабле, исполняли почти все ее капризы и желания, а теперь оставили ее на попечение миссис Пиллей и Элен, - Эшер вернулся к восточным воротам Посольского квартала. Он оставил Лидию и профессора Карлебаха изучать номера различных медицинских журналов, вышедшие после публикации статьи доктора Бауэр о существе, чье вскрытие она произвела, - журналов, поместивших на своих страницах глумливые письма, авторы которых рассуждали на самые разные темы, от желания миссионерки занять не принадлежащее ей место в научном сообществе, для чего якобы и было сделано фальшивое «открытие», и до неполноценности восточных народностей в целом. Стояла тихая холодная ночь. Он попросил закурить у стоящих у ворот часовых – тогда был черед русских – и немного поговорил с ними на их языке, прежде чем двинуться дальше.
За воротами, в дальнем конце пустыря, он разглядел массивные башни ворот Хадэмэнь, которые на ночь запирались на засов; сейчас их охранял отряд полицейских в ничем не примечательной синей форме. Широкая улица постепенно затихала.
Не выходя за пределы обнесенного высокой стеной квартала – этого города в городе, - он поднялся до проспекта Ямато, прошел вдоль Рю Арт мимо светящихся окон Пекинского клуба и узорчатых ворот австрийского посольства, затем свернул на Рю дю Клуб, миновав здание таможни и французские казармы, выходившие на эту улицу задней стеной. Звук шагов эхом отдавался от тротуара, хотя Эшер умел двигаться бесшумно.
Исидро сказал бы, что Эшер сейчас «прогуливается». Так поступали вампиры, оказавшись в чужом городе. Вампиры ревностно охраняли свои территорию, и ни один из них не посмел бы охотиться в чужих угодьях, не поговорив сперва с мастером местного гнезда.
Как подозревал Эшер, Карлебах об этом знал, как знал и о том, чем собрался заняться его ученик, когда сказал «Я немного пройдусь». Закрывая за собой дверь гостиничного номера, он спиной чувствовал взгляд старого ученого.
По кое-каким известным ему признакам он понял, что Исидро уже много ночей воздерживается от охоты. Как объяснил Карлебах, без энергии, поглощаемой во время убийства, психические способности вампиров – способности, которые позволяют им оставаться незамеченными в толпе и являться смертным под привлекательной или пугающей личиной – ослабевают. Эшер был уверен, что прошлым вечером, пока они беседовали, он время от времени видел истинный облик Исидро – скелетообразную странную фигуру, порою словно проступающую сквозь марево.
Может быть, сам вампир сейчас тоже прогуливался в тех местах, где его заметили бы пекинские вампиры – если, конечно, в Пекине были вампиры. Так он предоставлял им возможность самим выбрать место и время встречи, на которой его спросили бы о причине приезда.
Конечно, если они знают английский или испанский… или даже латынь.
Или не знают. Как так называемые «боксеры» - владеющие боевыми искусствами религиозные фанатики, которые двенадцать лет назад возглавили крупное восстание, - которые считали, что любого европейца, будь он живой или немертвый, надо убивать на месте.
Со своей стороны, Эшер ни на миг не поверил, что дон Симон Исидро решится покинуть Посольский квартал. Вампир не владел китайским в такой степени, чтобы найти тайное место для гроба – на самом деле кожаного дорожного сундука с латунными уголками и двойной крышкой – где-нибудь в раскинувшемся за стенами Посольского квартала Старом городе или в китайских кварталах Нового города. К тому же девяносто девять процентов населения здесь верили в вампиров и не отказались бы выследить и уничтожить одного из них.
Исидро как-то сказал ему, что сила вампиров в том, что никто не верит в их существование…
Но здесь игра велась по другим правилам.
Поэтому Эшер бродил по улицам, хотя и осознавал, что едва ли европейским вампирам удалось бы уцелеть во время Боксерского восстания и последовавшей осады Посольского квартала, и уж тем более едва ли такой вампир до сих пор будет скрываться в каком-нибудь из посольств.
Однажды он спросил Карлебаха: «Им известно о ваших… исследованиях?» Это было после того, как старик признался, что знаком с вампирами Праги. О да, ответил тот с мрачным блеском в глазах.
Позже, на борту «Принцессы Шарлотты», на всех парах идущей по Средиземному морю и Индийскому океану, Эшер заметил на узловатых запястьях Карлебаха серебряные цепочки, такие же, как у него самого и Лидии; серебра в них было достаточно, чтобы даже сквозь потертую ткань манжет сжечь руку вампиру, который попытался бы удержать старого ученого. Порою жизнь от смерти отделяло одно лишь мгновение, на которое удавалось вырваться из захвата нечеловечески сильных пальцев.
Его горло тоже защищали серебряные цепочки, как и у Эшера, на шее которого виднелись оставшиеся от укуса шрамы, протянувшиеся от ключицы к мочке уха. Как заметил Карлебах, вампир может принудить человека к подчинению, но это вовсе не значит, что другие вампиры из того же гнезда позволят смертному слуге уйти со всеми вновь обретенными знаниями. Как правило, ничего хорошего таких людей не ждало.
Интересно, все, кому довелось пообщаться с вампирами, затем носят такие цепочки?
После полуночи он решил вернуться в гостиницу. После восстания перекрывавшую южную часть канала решетку отремонтировали, и теперь она превратилась в настоящие ворота, сквозь которые злоумышленникам путь был заказан. И все же Эшер поймал себя на том, что вслушивается в ночную тишину; он вспомнил странные тени под пражскими мостами, сырые каменные тоннели, ведущие в протянувшийся под старым городом лабиринт склепов и погребов…
Пекин, расположенный недалеко от северных пустынь, был городом искусственных водоемов, мраморных мостов и прорытых по приказу императоров каналов, которые дарили прохладу, питали водой дворцовые сады и отгоняли прочь злых духов. С тех пор, как Эшер бывал здесь в последний раз, берега каналов укрепили кирпичом, и теперь застоявшуюся воду скрывали тени. Скорее всего – он надеялся на это – причиной донесшихся до него шорохов были крысы…
Исидро так и не появился. Даже если на улицах и был кто-то (или что-то) еще, Эшер никого не заметил.
Но позже, той же ночью, ему приснился старый канал, на противоположном берегу которого что-то двигалось. Стоило ему остановиться, и это существо тоже остановилось, но когда он вновь пошел вдоль канала, до него донесся звук шагов и мягкий шелест щебенки на обочине. В неверном свете звезд он заметил, что существо, кем бы оно ни было, держит в руке принадлежавший Ричарду Хобарту галстук в синюю и красную полоску.
***
Новая пекинская железная дорога доходила до селения Мэньтоугоу, но ближайшая переправа через Хуанхэ лежала в нескольких милях к югу оттуда. Поэтому ехавшие верхом Эшер и профессор Карлебах в сопровождении сержанта Уилларда и солдат Ее Величества Барклея и Гиббса добрались до небольшого городка только к полудню.
Горы Сишань, с их крутыми склонами, которые наступающая зима окрасила в желто-бурые цвета, от стен Пекина отделяло примерно пятнадцать миль. Глубокие теснины поросли редким кустарником, среди которого то тут, то там возвышалась одинокая сосна или лавровое дерево; такие же заросли окружали полузаброшенные храмовые постройки, где летом европейцы охотно устраивали пикники под звуки читаемых монахами мантр. Грунтовая дорога, соединяющая Мэньтоугоу и Минлян, шла вдоль русла реки, а затем поднималась к перевалу, лежащему под жгучими лучами безжалостного солнца.
- Тут раньше часто ездили, сэр, - сообщил сержант, чей тягучий говор выдавал в нем выросшего в Ливерпуле ирландца. – В девяностые, когда еще не закрыли шахты в Шилю.
Это название он произнес как «шии-лу».
- Вид был как на картинке в книге - от шахт к складу идут цепочки верблюдов и ослов, груженых углем, и кули тут же, глядишь, тащат инструментов или еще чего-нибудь весом в целый центнер , положат коромысло на плечи и несут. Крепкие, шельмецы, хоть и мелкие.
- А когда закрыли шахты? – спросил Эшер.
С виду сержанту, этому начинающему седеть здоровяку, было столько же лет, сколько и ему самому. По тому, как Уиллард произносил конечный звук «р», Эшер определил, что один из его родителей, вероятнее всего, мать, был родом из Южной Ирландии.
- Да уж давно, сэр. Ну, если так подумать, уголь тут добывали чуть ли не с сотворения мира. Сейчас открыли новые шахты, где-то в Туншане. Теперь, как отсюда все ушли, от Минляна мало что осталось.
Он вдруг повернулся в седле и бросил взгляд на гребень горы у них над головами. Третий раз с тех пор, как они покинули Мэньтоугоу, насколько мог заметить Эшер.
И сержант к чему-то прислушивался, как вот уже час прислушивался сам Эшер. Он тихо спросил:
- Что вы слышите, сержант?
- Наверно, обезьяны, сэр, - заговорил Барклей, и по его гортанным гласным Эшер решил, что рядовой родился где-то неподалеку от Лондонского моста. – Тут, в горах, их много, и бывает так, что они по нескольку миль преследуют всадников.
Обезьяны. Или гоминьдановцы. Что бы ни заявлял Юань Шикай, не все китайцы жили «счастливо и свободно» под властью генерала Северной армии. В Пекине все чаще говорили об отрядах ополчения, готовящихся защищать республику, если ее «временный президент» решит – а он, если верить слухам, подумывал о таком варианте, - основать новую династию и стать ее первым императором. Но, как сказал ему Хобарт на приеме у Эддингтонов, в этих безлюдных горах можно спрятать армию. Тоннели заброшенных шахт и созданные природой пещеры тянулись на много миль под землей.
Лидия запротестовала, узнав, что ее оставляют в городе собирать сплетни о Ричарде Хобарте (Почему всегда я? Возможно, вам понадобится медицинское заключение по образцам, сохранившимся у доктора Бауэр…), но Эшер сначала хотел провести разведку и ознакомиться с местностью. Сейчас, оглядываясь на заросшее кустарником ущелье и напрягая слух в попытке распознать едва слышимые странные звуки, он порадовался, что Лидия с ними не поехала.
Он бы охотно оставил в Пекине и Карлебаха, если бы старый ученый не отказался покинуть свое «законное место» в отряде. «Я кое-что знаю об этих тварях, Джейми, - заявил он. – Я изучал их десятилетиями». Он стал более властным после смерти «матушки» Карлебах, крохотной сутулой женщины, которая много лет назад приняла у себя дома студента, впервые оказавшегося в старом пражском гетто. Она говорила только на идише, но по праву считалась выдающимся ученым. Насколько Эшер мог заключить по редким письмам от Карлебаха, после смерти жены, последовавшей десять лет назад, старик все больше и больше полагался на своих учеников, время от времени приближая к себе то одного, то другого, как некогда он приблизил самого Эшера, и отдавая им предпочтение перед родственниками, с которыми у него не было ничего общего.
Последним из этих «приемных» сыновей стал молодой венгр, с равным пылом отдававшийся изучению фольклора и попыткам исправить то зло, которое его народу причинила Австрия. Его имя – Матьяш Ураи – внезапно исчезло со страниц писем, и за время путешествия Карлебах ни разу не упомянул его. Эшер подумал, что Ураи покинул учителя ради Идеи, точно так же, как и он сам, Джеймс Эшер, некогда ушел, чтобы послужить королеве и стране…
А затем связался с вампиром.
Интересно, отправился бы Карлебах в Китай, будь его жена жива? Не чувствуй он себя таким одиноким и покинутым?
Он посмотрел на своего бывшего учителя, который сейчас понукал костлявую кобылку, заставляя ее держаться рядом с конем сержанта, и спросил:
- Чем еще опасны эти горы, кроме обозленных туземцев?
- Вы про медведей и прочее в том же духе, сэр? – оба солдата посмотрели на него с недоумением, хотя младший из них, Барклей, бросил встревоженный взгляд на двуствольный дробовик, который Карлебах вез пристегнутым к седлу. – Не-ет, никаких медведей тут не водится уже лет сто как.
А Гиббс добавил:
- Вряд ли нам понадобится тяжелая артиллерия, сэр.
- А! – Карлебах похлопал рукой по маслянисто поблескивавшему цевью. – Всякое может случиться.
На дробовике стояло клеймо Курца, одного из лучших оружейников Праги. Эшер отметил особую форму курка и спускового крючка, приспособленную под изувеченные артритом пальцы старика. Шесть недель, проведенных на борту корабля, он наблюдал, как его наставник упражняется в обращении с этим внушающим страх оружием, и знал, что все патроны, оттягивающие карманы старой порыжевшей куртки, заряжены не свинцовой, но серебряной дробью, которой хватит, чтобы порвать на куски и человека, и вампира.
В карманах Карлебаха нашлось место и дюжине флаконов с растворами, рецепты которых он почерпнул из гримуаров: смесь нитрата серебра с чесноком, боярышником, аконитом и морозником должна была отпугнуть вампиров.
- Не беспокойтесь, сэр, - жизнерадостно заявил старший из солдат. – Доставим вас на место в целости и сохранности.
Внимание Эшера привлекло какое-то движение в ветвях росших внизу по склону деревьев, но стоило ему присмотреться, как все затихло.
Деревушка Минлян лежала примерно в четырех милях от реки, там, где небольшая теснина, расширяясь, выходила к подножью горного кряжа. Над лабиринтом серых глинобитных сыхэюаней, разделенных узкими кривыми улочками, возвышалось здание лютеранской миссии. Поднимаясь по склону, Эшер заметил, что многие из домов давно опустели. За обвалившимися воротами виднелись дворики, занесенные пылью многих зим. Часть лавок стояла закрытой.
Но крохотные рисовые и просяные поля, уступами поднимавшиеся вдоль ручья, щетинились осенним жнивьем; землю здесь по-прежнему возделывали, не давая прийти в запустение. Воняло курами, свиньями, нечистотами и дымом, от воды тянуло речной свежестью и запахом сосен. В рощице какой-то мужчина проверял силки; стоило ему заметить небольшой отряд, появившийся из-за последнего поворота, как он бросился бежать по кривым улицам к аккуратному кирпичному зданию рядом с белой церковью, выкрикивая на ходу: «Тай-тай! Тай-тай!»
Вышедшая из дома женщина – Кристина Бауэр, если это была она – заслонила глаза рукой от солнца.
Эшер спешился и снял шляпу:
- Доктор Бауэр, если не ошибаюсь?
- Да, это я.
Она говорила с певучим баварским акцентом, глотая звуки.
- Разрешите представиться, - он протянул ей рекомендательное письмо, полученное прошлым утром от сэра Джона Джордана. – Меня зовут Джеймс Эшер, я профессор Нового колледжа в Оксфорде. Мой коллега, доктор Карлебах из Праги.
Сержант Уиллард спрыгнул с лошади, помог Карлебаху спешиться и подвел его к Эшеру. Старик протянул женщине руку:
- Gnädige Frau …
Останься доктор Бауэр в Германии, сейчас она была бы грузной домохозяйкой, окруженной внуками. Китай сделал ее тело худым, высушил и покрыл коричневым загаром некогда розовую кожу, но не смог изменить ни доставшихся от предков широких бедер и плеч, ни спокойного взгляда улыбчивых глаз, в которых отражался мир ее сердца.
- Мы хотели бы поговорить о существе, которое вы обнаружили прошлой весной в горах, - сказал Эшер. – Том самом, которое местные жители назвали яогуай, демоном.
Женщина закрыла глаза. Из ее груди вырвался вздох облегчения:
- Du Gott Allmächtig . Все-таки мне поверили.
Карлебах нахмурился:
- Разве останки никого не убедили?
- Останки? – она повернулась к нему, приподняв брови. – В том-то и дело, герр профессор. Останки исчезли. А без них никто не поверит… Да и с чего бы? Но из-за этого мы лишены помощи.
- Помощи?
Взгляд Карлебаха изменился. Теперь в нем читались настороженность и готовность.
Он не удивлен, подумал Эшер. И даже не напуган. Словно ожидал чего-то подобного.
Уже зная ответ, он сказал:
- Вы снова видели их.